...

[Со-тян*]

Доктор Кадзутака вздрогнул от внезапного хлопанья крыльев ворона и пришел в себя. Остров плохо влияет на людей. Вместо того, что бы сосредоточиться на чтении, отвлекаться на воспоминания - это так на него не похоже. Мураки даже не заметил, как вокруг стемнело настолько, что читать уже стало невозможным. Он передернул плечами, чувствуя, как сильно замерз, пока сидел без движения. Мураки встал, чтобы достать ужин, недовольно закусив губы, и злясь на себя.
Однако пока хлебцы грелись, он уже успел немного успокоиться. Лицо его осветилось легкой усмешкой: никаких приятных воспоминаний пребывание на Острове ему не оставило, но все же кое-что было сделано тогда неплохо. К примеру, спрятать складной кинжал в пачке сигарет - разве это не гениальная идея?
Тихонько звякнула печка, деликатно намекая, что хлебцы готовы. Мураки, все еще не сосредоточившись на происходящем вокруг, достал горячие лепешки, обжигая пальцы. Одну кинул сидящему на палубе ворону. Еды было немного, но это неважно, все равно через несколько дней начинается трехнедельный голодный пост.
Мужчина налил минеральной воды в стакан и медленно смотрел, как поднимаются наверх пузырьки газа. Много лет он не думал об Острове больше, чем это было необходимо, а сейчас… Странно, что воспоминания все еще так отчетливы.… Казалось бы, первый раз за столько времени можно было бы отдаться ностальгическому настроению, но это было слишком чуждо его характеру - Мураки не умел жить воспоминаниям. И сейчас, после приступа памяти, его мысли раз за разом возвращались к тому, что происходит на Острове сейчас. К тому, кто находится на Острове сейчас…
Цудзуки…
Мураки словно наяву видел темные волосы и фиолетовые шальные глаза. Можно сказать Цуруко, что проблемы синигами его не касаются, а самого себя-то как убедить?
«Собственничество - вот как это называется», - цинично усмехнулся над своими чувствами Мураки. «Если его кто-нибудь и убьет - это должен быть я. В этом же все дело, так? Хорошо бы, если так…» И снова: ослепительная улыбка, ласковые глаза под темными ресницами, нежная горячая кожа…
Все! Он решительно встал, вызывающе дернув головой - неосознанное движение, которое так нравилось всем его любовницам и любовникам - и начал убирать на положенные места (или на те, которые в данный момент показались ему положенными) все, что попадалось на глаза. Восхитительное занятие, которым без труда можно занять все время, сколько бы его не было свободного. Жаль только, что голова при этом ничем не занята.
Мураки лег в экстра-минивариант каюты, состоящий из одной широкой койки у самого борта лодки и закрывающийся сверху и сбоку специальной деревянной шторой, делающей его удивительно похожим на очень комфортабельный и вместительный, двуспальный гроб.
Он не стал задвигать штору. В его левом глазе отражался лунные отблески, а правый тускло светился в темноте зимней ночи.
* * *
Голова, казалось, была налита чугуном. Хуже любого похмелья.
-Вставай. Хватит лежать.
Повелительный голос потихоньку вытянул Цудзуки от очередного полуобморочного состояния. Он открыл глаза и ничего не увидел. Сначала ему померещилось, что он по-прежнему лежит под открытым небом, но оглядевшись синигами понял, что потолки в зале были высокими и терялись в темноте. Факелы, горящие на стенах, не могли осветить всей огромной площади, и по углам прятались черные клубки теней.
Колоссальная лестница, высота каждой ступени которой была практически с рост человека, вела к трону, на чьем сидении, по предварительной оценке Цудзуки, без проблем уселись бы человек сорок. Две верхние ступеньки Трона были черны от пыли.
- Рад, что ты пришел в себя, синигами... А вы крепкий народ… не всем удалось бы вынести то, что пережил ты за последние две недели… - на нижней ступеньке сидел светловолосый мужчина, чей ровный медлительный голос и пристальный взгляд молочно-голубых раскосых глаз привел Цудзуки в чувства, - а, впрочем, вам полукровкам и положено быть такими… разве нет?
Синигами вздрогнул.
- Я… я… не… - собственный голос казался ему чужым.
- Ах, ну, конечно, ты - да. Послушай, я - Король-Бог, тебе это о чем-нибудь говорит?
В голове у Цудзуки забрезжили какие-то неясные воспоминания. Кажется кто-то при нем упоминал этот титул… Но кто? Граф? Или Мураки? Да, кажется, это был Мураки, однако ни малейшего проблеска воспоминаний о контексте, в котором это прозвучало, у синигами не было.
- Да… Конечно… Я слышал кое-что…
- Очарователен… - будто про себя пробормотал Король-Бог, - но врать не умеешь. Женщина, сидящая рядом со мной, - Жрица Храма. Ты не веришь, что мы не совсем потеряли способности и распознаем Дитя, в котором течет Демоническая Кровь?
Вопрос был явно задан риторически, но Цудзуки все же попробовал ответить.
- Нет… то есть, да… то есть… - отчаянно пытался поправиться он, чувствуя, что с каждым словом завязает все глубже, - я надеялся, что вы об этом не узнаете… я… не в этом смысле…
- Довольно! - голос Жрицы Храма был резок, словно свист хлыста. Она повернулась к Королю-Богу, - если ваше любопытство достаточно удовлетворено, мы сможем вернуться…
- Перестаньте… В любом случае для полукровки можно придумать применение получше… Вы меня понимаете…
- Мы уже пробовали. Они умирают. И синигами, и демоны…
- Но полукровки, да к тому же еще и синигами еще не было…
Жрица Храма дернула костлявым плечом, но спорить не стала.
- Особенно, - гладко продолжил мужчина, - учитывая сегодняшнее состояние избрания Поглощенной. Похоже впервые за сотни лет на Острове намечается кризис… Кстати, синигами, как тебе понравился Остров?
- Совсем не понравился, - не задумываясь, ответил Цудзуки.
Жрица Храма поджала и без того несуществующие губы, но Король-Бог весело расхохотался.
- Интересно, ты смелый или глупый?… Или и то и другое?… Как ты попал сюда, полукровка?
Цудзуки рассказал, как.
- И вы поехали на Остров за душой Такаши?… Зачем?… Неужели только ради работы…
- Вообще-то, людям свойственно сострадание, - резко сказал Цудзуки.
- Ты не человек, полукровка… И Демону не к лицу рассуждать о сострадании, синигами… - отрезал Король-Бог.
Цудзуки опустил голову, закусив губы.
- А тебе? Король-Бог, ты можешь говорить о милосердии?… - с горечью прошептал он.
- И я не могу… - легко согласился тот, - милосердие чуждо высшим силам…
- Неправда! - вскинулся синигами, - Может, я и не имею права на разговоры о сострадании - на мне кровь… - голос у него пресекся, - но я достаточно много видел в жизни, чтобы верить, что жестокость не правит миром. Высшие силы по-настоящему сильны, только когда они не безжалостны. Иначе у них не будет сторонников.
- А говорят, что жалость унизительна… - улыбнулся мужчина.
- Жалость - это то, что отличает человека от машины. И от монстра. Человек не может позволить себе ни к чему не иметь жалости!
Цудзуки разволновался, забыв на время, в каком положении он находится. Фиолетовые глаза засветились, бледные щеки чуть разгорелись - Король-Бог, улыбаясь, любовался пленником.
- Любых богов боятся и уважают за жестокость, но любят за милосердие!
Что-то грохнуло из темноты потолочных сводов. Ледяной ветер невесть откуда пронесся поверху, заставив факелы мигнуть. Стоящие справа у стен люди Короля-Бога прижали ладони к вискам. Жрица Храма вскочила на ноги и что-то прокричала, от стены слева отделился один из рабов Богов и толкнул Цудзуки вперед, тот упал на колени. Холодная волна, накрывшая Храм, схлынула, оставив только чувство ужаса на дне сердца у людей. Жрица Храма злилась. Король-Бог смеялся.
- Горячая голова… Я начинаю понимать, почему он тебя так любит…
«Кто?» - хотел спросить Цудзуки, но не смог выдавить из себя ни звука. Уж кто-кто, а он знал, о ком идет речь.
Одним плавным движением Король-Бог соскользнул со ступеней.
- Ты прекрасен… Ты хоть понимаешь, синигами, что только что одной фразой оскорбил Неназванных Богов, так как никто до тебя… Почти никто… Такие слова, синигами, говорят здесь только те, кто уже приговорен к смерти… Если им хватает смелости, конечно…
- Я слишком долго лгал себе и другим, - глядя в темные плиты пола, освещенные неровным пламенем, сказал синигами, - я не куплю себе жизнь ложью…
- А по-другому?… Если бы я предложил тебе служить Безымянным Богам?… Или мне?…
Цудзуки словно наяву увидел все страшные картины жертвоприношений.
- А не пойти бы тебе… - почти спокойно заявил он.
Мужчина на секунду опешил, а потом снова рассмеялся.
- Великолепен… - прошептал Король-Бог, - Мы не встречались с тобой раньше, полукровка?… - рука, затянутая в толстую кожаную перчатку, осторожно коснулась подбородка синигами и подняла его голову, - Неет… - задумчиво протянул он, - таких глаз я бы не забыл…
- Он нарушил Закон, - прохрипела женщина, заставив Короля-Бога поморщиться, - он должен быть наказан.
- Он будет наказан. - твердо заявил тот, возвращаясь на свое место.
- Хорошо, - тонко усмехнулась Жрица Храма, поднимая руку, чтобы…
- Нет. Мои люди.
Они снова перешли на незнакомое Цудзуки наречие, но спор их длился недолго. Даже синигами уже разобрался, что слово Короля-Бога весило больше. Тот щелкнул пальцами, и сознание Цудзуки затуманилось, как под гипнозом. Он не перестал ни чувствовать, ни мыслить, но все происходящее вокруг было будто бесконечно далеко. Словно он смотрит старый фильм или слушает радио, включенное в соседней комнате.
Запястья связали за спиной, и веревку протянули через простейший блок импровизированной дыбы. Мысли далеко… далеко… Ни на чем сосредоточится не удается…
Когда на спину обрушился первый удар плети, Цудзуки ахнул не столько от боли, сколько от удивления. Каждый удар насквозь распарывал одежду на нем. Рубашка превратилась в лохмотья. Боли, как ни странно, он не чувствовал, только легкое пощипывание и теплые струйки крови, бегущие по щиколоткам.
«А это совсем не так страшно, как говорят», - чуть ли не сквозь дрему подумал синигами.
Темно-красные ручейки текли от его пальцев по трещинам в полу к Трону, стоящему черной громадой. Цудзуки казалось, что там они впитываются в камень, но он не был ни в чем уверен.
Король-Бог неприметно щелкнул пальцами, и голова Цудзуки бессильно упала на грудь.
- Он в обмороке, - невозмутимо провозгласил мужчина, - Довольно. Отнесите его в камеру. В мою резиденцию.
Жрица Храма злобно поджала губы.
Придя в себя Цудзуки не чувствовал себя разбитым, как последние дни, наоборот ощущение было такое, будто он наконец по-настоящему поспал, хотя и слишком мало, чтобы чувствовать себя отдохнувшим. Он вспомнил разговор у Трона Безымянных, произошедший
(вчера? сегодня? месяц назад?)
неизвестно в какой жизни. Цудзуки чуть фыркнул: его наказывали плетью - Боги! и это когда на дворе начало XXI века!
- Все уже кончилось? - прошептал он вслух, ощупывая рукой ровную поверхность, на которой лежал, - А я это все выдержал?
- А я уже умер?… - в тон ему иронически проговорил тягучий, словно сладкий сироп, голос.
Цудзуки широко распахнул глаза - у серой стены, сложив руки на груди в тускло-серебряной кольчуге, стоял Король-Бог и, даже не пытаясь скрыть насмешливую усмешку, смотрел на синигами.
- Забавный ты, полукровка… Давно не встречал людей, которым удалось бы так меня заинтересованность… Любопытно, тебя вообще можно заставить склониться?… Или ты из тех, кто не сдается?… И умирает, конечно… Почти всегда…
Синигами поднялся на ноги, чтобы не смотреть на Короля-Бога снизу вверх. Эта фигура в костюме средневекового рыцаря: тонкой кольчуге, сапогах выше колена и небесно-бирюзовом плаще - внушала ему странное беспокойство, заставляла нервничать.
- Ты умрешь, полукровка… - будничным тоном сказал Король-Бог, не сводя гипнотизирующего взгляда тускло-голубых раскосых глаз с синигами.
- Мне кажется, я это уже понял, - сказал Цудзуки, стараясь выглядеть спокойным.
- То, что тебя ждет страшнее смерти… Новая Поглощенная не сможет появиться, и Жрица Храма хочет использовать твое тело, как вместилище для Неназванных… Чтобы привести их в этот мир…, - Король-Бог, ни на секунду не отрывал взгляда от глаз синигами. Он сделал паузу, ожидая какой-то реакции, но Цудзуки молчал, не зная, что сказать, - Ты мог бы спастись… Я мог бы спасти тебя…
- И что же для этого надо сделать? - подозрительно спросил синигами.
- Немного… - Король-Бог подошел к Цудзуки почти вплотную и тыльной стороной руки в боевой перчатке провел по щеке юноши, - Смотри чуть поласковее… Веди себя чуть понежнее…
Цудзуки в ужасе отпрянул.
- Не глупи… Я ведь могу силой получить тоже самое… Кому станет от этого хуже?… Не говоря уже о том, сколько неприятностей ты сможешь избежать, если будешь немного покладистее…
- Я столько пережил за это время, что угрозами меня уже не испугаешь! - гневно вскинул темноволосую голову синигами.
- Ты что, правда, так думаешь?… - улыбка Короля-Бога заметно похолодела, - Ты мало знаешь о боли, полукровка… А ведь даже плетьми можно наказывать по-разному: можно - одурманив человека гипнозом, с плетьми, пропитанными обезболивающими средствами - так чтобы кнут рассекал только верхний слой кожи… кровь есть, но не более… А можно так, чтобы плеть с каждым ударом вырывала кусок плоти… Любого можно запугать… Надо только знать, как… Но я не хочу добиваться тебя страхом…
Пальцы его осторожно коснулись тела синигами, мягко поглаживая через тонкую рубашку.
Цудзуки резко оттолкнул мужчину от себя и ударил его кулаком по лицу. От изумления Король-Бог даже не попытался его остановить. Он лишь пораженно посмотрел на синигами, втиснувшегося в стену, а потом перевел изумленный взгляд на испачканные светло-розовой кровью пальцы, которыми он вытер разбитые губы. Когда он понял голову, его рот кривила недобрая усмешка, а глаза светились яростью.
- Ах, ты, блядь… Да ты кем себя воображаешь?… - он выхватил короткий охотничий хлыст и наотмашь, как норовистую суку, полоснул Цудзуки по изгибу плеча. Быстрая магическая вспышка парализовала синигами, и юноша смог только поднять руки, закрывая лицо. Он кусал губы, вздрагивая от каждого удара. Гнев Короля-Бога постепенно уступал место приступу интереса к человеку, впервые за столько веков посмевшему возразить ему. Темная кровь на бледной коже синигами и рассыпанные пряди волос внезапно возбудили в нем новую волну страстного желания, такого сильного, что Король-Бог сам удивился.
Он подошел к пленнику и, сжав пряди волос в кулаке, оттянул его голову назад - попытался поцеловать, но Цудзуки яростным жестом вырвал голову из его рук и отвернулся. Король-Бог лишь пожал плечами.
- Сколько можно противиться?… Ты все равно будешь принадлежать мне… рано… или поздно…
- Никогда! - несмотря на продолжающееся действие заклинания, юноше удавалось сопротивляться, пусть не в полную силу, но достаточно энергично.
- Сколько все-таки в тебе сил…- задумчиво пробормотал Король-Бог, - не думал, что вы, полукровки, так изводите своих любовников.
Цудзуки чувствовал свою полную беззащитность - его попытки не допустить того, чего так желал Король-Бог, не приводили ни к чему, кроме того, что он в кровь ободрал все пальцы о колечки металлической кольчуги.
Король-Бог лишь смеялся. Он еще никогда не встречал человека, который сопротивлялся бы его силам так отчаянно - это казалось ему забавным и экстравагантным. «Неужели он думает, что я отступлюсь?… Позволю ему непокорность?…» Мужчина стиснул плечи Цудзуки и с силой ударил его головой о каменную стену. Перед глазами все затуманилось, ноги подогнулись… Краем рассудка синигами чувствовал, как его швырнули на холодный пол; как сильные руки разрывают на нем остатки одежды; как тяжесть чужого тела прижимает к твердой поверхности… Потом сознание милосердно отключилось…
… он пришел в себя еще на секунду, когда Король-Бог ткнул его окованным железом носком сапога в ребра и насмешливо сказал:
- Ну, теперь, надеюсь, ты удовлетворен, полукровка?
Тяжело захлопнулась массивная дверь. Король-Бог прислонился к ней спиной. Красивое лицо перекосилось от гнева - несмотря на насмешливый тон, впервые он чувствовал себя проигравшим. Было в этом синигами что-то ни на кого не похожее, что-то, что его защищало. Король-Чародей мог заклясть синигами, лишить возможности реального сопротивления, мог избить, мог пытать, мог убить; но не посмел дотронуться, взять силой.
Мураки Кадзутака его бы понял.
Широким шагом Король-Бог почти выбежал из башни, бросив по дороге слуге:
-Передайте, Жрице Храма, пусть готовит его к переселению сущностей. Ослабить контроль его сознания она сможет и без меня. Я уезжаю на Архипелаг.
Мураки Кадзутака его бы понял.
На этот раз темнота, охватившая сознание Цудзуки, не была пустой. Одно за другим из нее выступали знакомые лица - друзей, врагов, живых и мертвых. В ней слышались голоса, давно забытые и прочно живущие в памяти. Он видел перепуганные зеленые глаза Хисоки… «Идиот! Ты что их на живца ловишь?… Ты же мог погибнуть… Пожалуйста, не оставляй меня больше одного… я этого не выдержу… Идиот! Разве можно все время вляпываться в неприятности…» Мягкую улыбку темноволосой женщины с фиолетовыми искорками в огромных глазах… «Все не так плохо, братишка... Ты должен понять свою судьбу… Скоро все изменится… Когда-нибудь все изменится… изменится… изменится…» и ее смертельный крик.
- Не уходи, Рука, - прошептал он. Пусть так, пусть с терзающим уши предсмертным воплем, но она будет с ним… Женщина качала головой и исчезала в темноте.
Голова Ватари в обрамлении золотых волос кажется отрубленной. Он о чем-то просит, раз за разом повторяя какое-то слово… Цудзуки не может понять, что тот говорит… «Sophselneses… Sophselneses …»
- Подожди, Ватари… я не понимаю, что это значит…
«Понимаешь, просто сам не знаешь об этом… Не хочешь признавать…»
Все кружится… лицо и руки у Цудзуки в крови… стены, потолок, как будто давят на него тяжестью… Одежда разорвана… От холода пола его трясет крупная дрожь… Боль… Боль… Боль… Наркотическое зелье, попавшее в кровь, похоже, перестает действовать… Это - Sophselneses…
Тацуми - лицо строгое, взгляд осуждающий… Страна, Где Все Слова, Начинаются С «Не»… НЕТ, НЕЛЬЗЯ, НЕВОЗМОЖНО, НЕРЕАЛЬНО, НЕТ, НЕТ, НЕТ…
Лица кружатся, голоса мешаются… Темнота… Никто не видит темноту насквозь. Никто не знает до конца, что в ней…Темнота никогда не бывает пустой… В ней живут другие… Просто другие… другие лица… другие голоса… Это - Sophselneses…
«Идиот!… все изменится… Нет… Нет… Нет… Sophselneses…»
Из темноты выступает фигура в белом. Голос такой знакомый… Чуть хриплый…
- Poor little boy… До чего ты себя довел… стоило ли сопротивляться… хотя я тебя понимаю… я сделал тоже самое… плохо тебе, Темнокрылый Мотылек? Глаза-то открой…
Холодная ладонь касается горящего больным жаром лба. И как будто бы становится легче…
- Открой глаза, Темнокрылый Мотылек… Тебе очень плохо? Все-таки постарайся… Открой глаза…
Потом слова потонули в потоке смеха. Не обычного глубокого саркастического смешка, а смеха нехорошего, задыхающегося. С высокими истерическими нотками. Смех человека, впервые увидевшего тело любимого растерзанным…
Цудзуки с трудом открыл глаза. Лица тихонько уплыли… Голоса затихли… Холод, терзавший его в каменном мешке, привел в чувство. Комната абсолютно пуста, но в углу лежит что-то вроде примитивного татами с соломой… или не с соломой…
Собрав остатки сил, он встал и, целомудренно пытаясь стянуть на теле разорванную одежду, подошел к матрацу и рухнул на него… Теперь темнота была полной…
* * *
А за несколько километров от Цудзуки, Мураки Кадзутака внезапно проснулся с бешено колотящимся сердцем. Он сел на койке и прижал ледяную ладонь к губам, пытаясь выровнять дыхание. Ворон, то ли проснувшийся от резкого движения Мураки, то ли вообще не спавший, все также сидел на палубе и с пристальностью налогового инспектора смотрел на мужчину. Куклы у края койки испуганно взглянули на человека блестящими стеклянными глазами.
Ночь была холодной. От дыхания шел пар. Мураки нехотя вылез из-под одеяла и вскипятил себе чая, не столько потому, что ему хотелось пить, сколько ради того, чтобы согреться.
Сидя на скамейке, он грел тонкие пальцы о фарфоровые стенки чашки, вдыхая запах зеленого чая из КоКакиРю. «Чашка согреет руки, а запах чая - душу, напомнив тебе о любви…» - вспомнились ему слова Ории…
Действительно, постепенно сердце перестало трепыхаться в сумасшедшем ритме в груди. Мураки, потихоньку отхлебывая чай, думал, что же его все-таки разбудило. Но толком ничего придумать не мог. Во всяком случае, если это был кошмар, то он его не помнил. Наверное, это все-таки Остров так влияет на него. В общем, нет ничего удивительного, что нервы расшатываются от пребывания в таком месте, но Мураки всегда гордился своей выдержкой, да и уже не первый раз ему приходилось проводить здесь какое-то время.
Он поднял лицо к темному ночному небу, созвездия на котором не были известны ни одному ученому, и легкая улыбка коснулась его губ.
Луна в замерзшей высоте была темно-красной…
* * *
Луна была темно-красной… Из подземелья неба не видно, но в соседнем зале окошко-глазок не закрывалось, и алые отблески беспрепятственно ложились на плиты пола.
Времени у Мураки было хоть отбавляй, а дел в общем-то никаких. Поглощенная приходила не чаще, чем раз в несколько дней, приносила воду и немного еды, оставалась поболтать и хотя, как правило, эти встречи заканчивались него заклинанием магического удара - других способов обращаться с людьми Поглощенная не знала - он ждал их с нетерпением. Во-первых, потому, что только это могло хоть как-то продвинуть его в выполнении его миссии; во-вторых, потому, что Мураки чувствовал, что иначе вообще разучится разговаривать или просто свихнется в этом чертовом лабиринте, где даже крысы какие-то не такие (хотя, в принципе, с этими тварями они сохраняли строгий нейтралитет: Мураки старался не думать о том, какой пищей они привыкли здесь питаться, а крысы не трогали его. Тот раз, когда Мураки проснулся от того, как животное длиной в добрые тридцать сантиметров прыгнуло ему на грудь - был единственным, но заставил его с тех пор хранить нож под подушкой); ну а в-третьих,… в-третьих, общаться с Поглощенной было просто… забавно. Да именно так: забавно.… Да…
Его не раз ставили в тупик ее вопросы, в основном Поглощенная спрашивала как раз о том, о чем сам Мураки никогда особо не задумывался - о любви, о долге, о страсти, о чести - для него это все было также просто, как дышать воздухом.
Он часто думал, о девушке, когда она уходила. О ее вопросах, о ее уме, о ее глазах, чье настоящее выражение ему никак не удавалось поймать. Но чаще всего о ее магических силах. Каждый раз, когда она применяла магию, Мураки не удавалось уловить никакой активности. То ли она владела желанной магией, то ли в этом были виноваты Неназванные Боги, он не знал.
Одно в чем точно были виноваты Безымянные, он знал со всей определенностью. Мураки начинал понимать, отчего умирали узники, оставленные в лабиринте…
Полгода назад после того, как его отправили домой из больницы после автокатастрофы, почти месяц ему приходилось каждое утро ездить туда, до тех пор пока его врач не решила, что для лечение будет полезнее если он посидит дома, чем ездить через весь Киото на общественном транспорте (из-за сотрясения мозга его стало сильно укачивать в машине). Однажды когда он в очередной раз ехал до больницы, юноше в вагоне метро стало плохо.
- Выпустите меня отсюда! Выпустите!
Он метался по вагону и кричал. Другие пассажиры пытались как-нибудь помочь пареньку, но их усилия особо ни к чему не приводили. С юношей сделалась самая настоящая истерика. Мураки тогда лишь неодобрительно поднял глаза над книгой. Какая распущенность. Несмотря на деньги его семьи, воспитание Мураки получил довольно строгое, и бурное проявление любых эмоций там не поощрялось. И сейчас, потеряв невесту, Мураки старался держать себя в руках. Даже самые близкие люди - Ория, Цуруко - не знали, насколько тяжело ему было. Поэтому, случись с ним что-нибудь подобное, как с этим мальчиком - так вести себя в общественном месте для Мураки было немыслимо.
Конечно, когда юноша стал терять сознание, и кто-то крикнул врача, Мураки волей-неволей пришлось отложить книгу в сторону и помочь вывести его из вагона и поднять наверх. На улице паренек, выпив воды, немного успокоился.
- У вас клаустрофобия? - спросил Мураки, ощущая, что от него чего-то ждут, и не зная, что еще можно сделать - он ведь не психотерапевт.
- Немного… - прошептал все еще бледный юноша, - но такой сильный приступ у меня впервые… Обычно мне просто слегка не по себе. Понимаете, я просто чувствовал, как весь город давит на меня своей тяжестью…. Я ужасно вел себя?
- Да, - честно сказал Мураки.
- Видите ли, мне было просто все равно. Только бы выбраться оттуда… Я бы наверно сделал все, что угодно.
Мураки тогда только пожал плечами.
Так вот сейчас, оказавшись в этом подземелье, где кроме тяжести каменной кладки и огромного Храма, на его сознание еще давили злые силы Неназванных Богов, Мураки сполна почувствовал, что ощущал тот юноша. Не прошло и недели, как он был готов биться, кричать, просить - что угодно только выйти из этого каменного пространства. Ему было просто все равно. Его удерживали от этого только две вещи. Во-первых, врожденная гордость, нежелание и неумение показать свою слабость; а во-вторых, ощущение, что если он хоть на секунду поддастся такому состоянию - он проиграл. А проигрыш в игре, которую он затеял - это смерть. Хуже смерти.
Мураки хватило нескольких дней, чтобы понять, что эта игра - на самом деле только поединок двух воль. Кто поддастся отчаянию, стрессу или эмоциям - проиграл. Кто выдержит - выиграл. Кто выиграл - получает все. Кто проиграл - умрет.
Он был уверен, что эта игра, как она ни нравилась им обоим, рано или поздно закончится. Так же, как уверен, что победит не благородный и честный. Победит сила воли и выдержка, умение прощать себе некоторые ошибки. Ошибка - это убийство.
Главным же, от чего мешались все его мысли, было то, что он мог выбраться оттуда. Полторы недели Мураки хватило, чтобы в несколько приемов найти-таки дверь, через которую он попал в подземелье. И теперь, по прошествию еще двух с половиной недель, приходилось все время сдерживать себя, чтобы не поддастся слабости и не попытаться сбежать отсюда. Потому что побег это тоже проигрыш.
А проигрыш это - смерть. Даже если ты не сразу поймешь это.
Чем больше времени проходило, тем сильнее Мураки сомневался в правильности своего плана. Свободного времени у него было больше, чем требовалось, и за сутки его неутомимый мозг успевал придумать сотни других вариантов и, по разным причинам, отвергнуть их.
Постепенно, разговаривая с Поглощенной, Мураки все больше убеждался, что она такая же пленница на Острове, как и он. Если не хуже. Он сможет выбраться отсюда - живым или мертвым. И, если его душе не удастся исчезнуть с Острова, он, по крайней мере, видел другую жизнь. У Поглощенной не было даже надежды когда-нибудь оказаться вдали от Безымянных. И их последователей.
Мураки и не думал, насколько Поглощенная рискует, оставляя его в живых. Мысль об этом посетила его только, когда она обмолвилась, что не может просить еду для него, поэтому должна отдавать ему свою.
Это долго крутилось у него в голове, заставляя искать другие варианты. Но сколько он не пытался, ему их было не найти…
Второй раз, он подумал о риске, когда через три недели его пребывания в подземелье, Поглощенная вбежала в его камеру и чуть не плача упала на колени у тумбы, покрытой черным плащом.
- Все ложь! Мураки, вся моя жизнь - только ложь!
- Что случилось, Жрица? - изумленно спросил он, никогда не видевший обычно выдержанную девушку в таком состоянии.
Всхлипывая, он быстро рассказывала ему, что произошло, перейдя с размеренного произношения Острова на взволнованную и частую скороговорку Архипелага, так что Мураки из каждых пяти ее слов понимал три.
Насколько он разобрал, Поглощенная заявила Жрице Храма, что принесла человека с материка в жертву Богам, и тело его закопано в Шероховатом Зале.
- Она не имеет права заходить в лабиринт, Мураки… Вообще не имеет… - в голосе Поглощенной послышалась чисто детская обида. - Я видела ее сегодня… Она раскопала там землю… Осквернила Храм… И Боги, - против обыкновения Поглощенная не посмотрела наверх, - не покарали ее. Не уничтожили… Не защитили меня - их Жрицу… Зря я тебя ударила тогда…Ты был прав, Мураки, их просто не существует…
Мураки помнил этот разговор: он, правда, не говорил, что Безымянных не существует, просто упомянул других богов, но тем не менее магический удар, от которого по всему телу остаются кровоподтеки, получил.
- Ты не права, жрица, - мягко сказал он, - Безымянные Боги существуют. Они несут в себе только зло и разрушение, поклоняться им, служить им не следует, но они существуют. В лабиринте они очень сильны. Я слабею здесь не от условий, а от их сил. Мне приходится напрягать все способности, чтобы защититься от них. Поэтому я так рад, когда ты приходишь…
- Правда? - подняла на него глаза Поглощенная, и вопрос ее относился не к существованию Неназванных Богов.
- Да, - тихо ответил Мураки, и его ответ тоже не имел отношения к Безымянным… - И ты ошибаешься, думая, что они не наказали Жрицу Храма, - продолжал юноша, - по-моему, она просто не знает об этом. Они давно покарали ее. Они забрали ее разум.
Девушка прикрыла ненадолго огромные сверкающие глаза.
- Ты прав, Мураки. Я знала, что ты прав, просто забыла об этом… Иногда мне кажется, что… что все в мире не так мне представляется…
Она закрыла лицо руками. Не особо задумываясь, что он делает, Мураки протянул руку, будто чтобы погладить девушку по волосам. Невидимая, но плотная волна накрыла его и отбросила назад. Жрица испуганно посмотрела на него:
- Мураки… Это все защита,… ты что забыл?…
Он кивнул, опустив ресницы. «Еще один синяк мне обеспечен», - но эта мысль не очень пугала - в его случае кровоподтеком больше или меньше особой роли уже не играло.
Жрица чуть смущенно улыбнулась. Юноша, сидящий рядом с ней (на расстоянии тридцати сантиметров) на полу, казался ей таким хрупким.
- Как твои друзья отпустили тебя сюда одного?
- Миссия для получения степени должна быть выполнена только самим посвящающимся, - живо ответил Мураки.
- Верховный… Верховный… Магистр, он следит за вами?
Мураки на секунду заколебался.
- Нет, не думаю. Во всяком случае блок Острова ему не пробить.
- Тогда разве нельзя было сделать это тайно?
- Это ложь самому себе. А в честности с самим собой все человеческое мужество и все достоинство. Только в этом случае человек заслуживает звания человека, - он усмехнулся, - в Девятом Магистрате ни за кем не следят. Мы привыкли сами быть честными перед… - он задумался, подбирая слово.
- Перед своими богами? - предположила Поглощенная.
- Да! И перед ними тоже. Перед богами, но не только… Мой друг верит в богов-синтов, я в Иисуса, а моя подруга вообще ни во что. Это неважно. Скорее перед своей совестью… Бог, он внутри нас, у каждого человека свой бог. Мне кажется, что на самом деле человек и несет настоящую ответственность только перед своим собственным богом.
- То есть человеку позволено столько, сколько он сам разрешит себе?
- Возможно… - не очень уверено произнес Мураки. Звучало эта фраза как-то не очень хорошо, но она ему понравилась. Очень понравилась.
- Все задания твоих друзей были такими же безнадежными? - перевела разговор на более конкретную тему Поглощенная.
- Вовсе нет. Просто… это сложно объяснить… Верховный Магистр меня не слишком-то любит. К тому же я брал задание позже всех.
- Почему?
- Я был в больнице. Мы с невестой попали в автокатастрофу. Она не справилась с управлением и погибла…
- Невеста? - с уже знакомыми вопросительными интонациями повторила Поглощенная.
- Девушка, на которой человек собирается жениться. То есть дать обет, что всю жизнь вы будете с ней делить пополам горе, радость… и деньги. А также, что вы до смерти будете любить и заниматься сексом только друг с другом.
- Только? По-моему, это глупо. Если уж есть возможность, то получить надо все. И что женщинам это нравится?
- Мне кажется, что да, - ответил Мураки, который тоже, в общем-то, считал, что это глупо, но решил воздержаться от комментариев. Женись он все-таки на Элен, то, пожалуй, выполнил бы все данные обеты, но ему уже приходило в голову, что вряд ли брак - это его судьба. Во всяком случае, большая часть его предков не находила счастья в семье.
- Странно. Мне бы казалось, по крайней мере, бессмысленно приговаривать себя к одному мужчине. А что такое больница?
- Место, где лечат людей.
- Жрецы?
- Врачи.
- Просто люди? - недоверчиво посмотрела на Мураки девушка. Тот наклонил голову в знак согласия. Просто люди. Всего лишь люди. С их скромными человеческими силами.
- Это какая-то бессмыслица! Разве человек может выздороветь, если на это нет воли Богов?!
- Пару лет назад я сказал бы тебе, жрица, что да. Теперь я уже не уверен.
Они замолчали. Каждый думал о своем.
- А ты хотел на ней жениться? - спросила вдруг Поглощенная.
- На ком? - не понял в первую секунду Мураки. Или притворился, что не понял? Он сам не знал, - На Элен? Да.
Они снова посидели молча.
- А зачем? - неожиданно произнесла девушка, не глядя на Мураки.
- Это трудно объяснить, жрица. Мы любили друг друга... Но это тоже трудно объяснить. Даже еще труднее.
- Ты ее любил?
- Да. Думаю, да.
- А... Мураки, что это такое? Как?
- Я ведь сказал - это необъяснимо.
- Но это хорошо?
- Да.
- Хорошо - тому, кто любит?
- И тому, кого любят тоже.
Поглощенная, как-то оценивающе посмотрела на него. Мураки чуть было не поежился. Это уже был не раздевающий, а прямо-таки рентгеновский взгляд. Она склонила голову и чуть нахмурилась, явно сама этого не замечая.
- Интересно… - задумчиво пробормотала она.
Резким движением Мураки отпрянул от нее и вскочил на ноги.
- Нет!
Поглощенная медленно встала.
- Ты все еще пленник, Мураки. Твоя жизнь зависит от меня. И, кстати, твои желания здесь мало что значат.
Он вызывающе вскинул голову.
- Ты не посмеешь, жрица! И ты не можешь коснуться меня! - говорить этого всего не следовало, и он это знал, но им уже завладел тот, совершенно особый азарт, когда человек готовится к последней ставке, поставив на кон все, включая собственную жизнь. The game comes over.
Глаза Поглощенной вспыхнули яростью. Она сделала быстрый пасс рукой, и Мураки почти физически почувствовал, как исчезла ее защита.
Она шагнула к нему и силой схватила за предплечья. А силой Жрица Неназванных Богов обладала огромной. От каждого, самого легкого, ее прикосновения на теле у него оставались темные ноющие пятна. «Можете говорить мне что угодно про здоровый образ жизни, а здесь дело не обошлось без магии», - мелькнуло в голове у Мураки, даже не пытавшегося сопротивляться, понимая, что это будет ему стоить пары сломанных костей.
Жрица неожиданно запустила пальцы за вырез кимоно Мураки и с силой дернула вниз, разорвав ткань и оставив кровавые полосы на ключицах.
- А вот это было совсем необязательно… - сказал, уже овладевший собой юноша, вытирая кровь с груди. Вместо того, чтобы попытаться прикрыть раскрывшееся тело, он поднял руки наверх, поправляя волосы. От этого жеста кимоно разошлось окончательно, беспрепятственно открывая его тело взгляду.
Жрица, взяв его за плечи, дернула к себе, глаза их были почти на одном уровне. Он уперся ладонями ей в грудь. Жрица легко, как фарфоровую куклу, встряхнула его. Юноша чуть было не согнулся в приступе рвоты - такие встряхивания после второго за последние полгода сотрясения мозга бесследно не проходили.
- Прекрати кочевряжиться, Мураки! - прикрикнула на него Жрица, - Я, в конце концов, могу позвать людей, чтобы держать тебя. Ты же этого не хочешь?
Нет, уж чего-чего, а этого Мураки не хотел. По многим причинам. Он медленно опустил руки, скользнув ими по телу девушки. Она еще теснее прижала его к себе. Мураки почти провоцирующе улыбнулся. Поглощенная поцеловала юношу в губы…. Он несколько минут беспрепятственно позволял себя целовать, а потом, прикрыл глаза, и сам начал отвечать ее ищущим губам.
Губы его все еще кровоточили от ударов. Похоже, что в подземелье раны заживали крайне медленно. Вкус крови юноши немного отрезвил Жрицу.
Крепко перехватив его запястья и стискивая их до синяков, Поглощенная подвела его к тумбе. Он мягко высвободил запястья из ее рук.
- Насилие - это не единственный способ, Поглощенная. Зачем силой брать то, что человек готов отдать по собственной воле? - внезапно севшим голосом сказал Мураки. Сказал и сам ужаснулся.
Но выдержка и способность мгновенно реагировать на изменяющиеся условия игры уже вели его сами. Мураки легко повел плечами и то, что когда-то называлось кимоно, гладко соскользнуло по его телу и белой лужей растеклось по каменному полу.
Он опустился на шерстяной плащ, покрывающий тумбу. Глубокий черный цвет особо подчеркивал ровную белизну его кожи и платиновые волосы, прядками рассыпавшиеся по тумбе. Интуитивно Мураки понимал, насколько желанным он сейчас выглядит и, опустив пушистые ресницы, протянул к Поглощенной руки.
- Иди ко мне, - прошептал он. Она поняла, что он предлагает себя. И поколебавшись, склонилась к нему.
Мураки чувствовал легкие, частые поцелуи на лице, шее, плечах. Быстрые прикосновения ко всему телу. Поглощенная старалась сдерживать силу, которую давали ей Боги, но все равно ее руки причиняли ему боль. Он крепко обнял девушку за талию, чувствуя, как ее пальцы повторяют ласки на его груди. Мураки зажмурился, чтобы не утонуть в черных омутах громадных глаз. Дыхание их участилось и выровнялось в одном ритме. Губы сталкивались в страстных поцелуях.
Юноша заложил руки за голову. С его губ сорвался стон. Прикосновения обнаженной кожей к грубой ткани платья Поглощенной заводили его. Но желание, завладев телом, никак не затуманивало голову Мураки. То ли боль, то ли еще что-то постоянно отрезвляло его. Ее пальцы задели чувствительную точку, и он содрогнулся всем телом. Руки вытянулись и вцепились в шерсть плаща, на котором они лежали.
Она поднялась на локтях и посмотрела на него: глаза прикрыты, порозовевшие губы вздрагивают, а кисти рук спрятались под свернутый вместо подушки лоскут ткани.
- Мураки…
- Что? - тут же откликнулся он, не открывая глаз.
Она только смотрела на него. Он чувствовал взгляд черных глаз везде на своем теле. На губах, шее, ключицах, груди, на сосках, сжавшихся от ледяного воздуха подземелья. Этот страстный взгляд будто оставлял горящие следы, но Мураки упрямо не открывал глаза.
Поглощенная помедлила еще секунду, а потом вновь требовательно завладела его губами. Пальцы Мураки под подушкой нащупали рукоятку кинжала и сомкнулись на ней. Левую руку он запустил в волосы любовницы и крепче прижал голову девушки, не давая ей оторваться от своих губ. Правая рука за считанные мгновенья извлекла кинжал из-под подушки и вонзила его в спину Жрицы. Поглощенная дернулась, но рука Мураки, лежавшая на затылке девушки, удержала ее. Мураки, все еще не открывая глаз, продолжал целовать ее, в то время как тело на нем уже вздрагивало в последних предсмертных конвульсиях.
Кровь, хлынувшая с ее губ, заливала ему лицо, попадая в рот, но Мураки открыл глаза и выпустил тело девушки из рук только, когда оно полностью обмякло. Он с трудом выбрался из-под трупа Поглощенной, стараясь не столкнуть его случайно с тумбы. Его трясло, в большей степени от холода, чем от чего бы то ни было еще.
Он вытащил кинжал из ее спины и осторожно развернул Поглощенную, положив девушку на плащ лицом вверх. Глаза ее были закрыты - тень от ресниц лежала на побледневшем лице. Сердце не билось - кинжал попал точно в цель. Поглощенная была мертва. The game is over. Good-bye.
Лабиринт сотрясся в сильнейшем подземном толчке, послышался грохот - похоже, что где-то в тоннелях обвалилась кровля. Мураки не знал, сколько у него есть времени, но понимал, что надо торопиться. Он быстро надел разорванное кимоно, завязав оби. Сложил кинжал, забрал сигареты. Оставалось самое главное.
Мураки встал на колени перед тумбой и осторожно взял еще теплую руку Поглощенной. На ее правом запястье тускло блестел небольшой кинжальчик на цепочке. Вещица была совершенно очаровательной: с богатыми инкрустациями, искусными узорами и дорогим металлом, но Мураки сейчас было не до того. Он, затаив дыхание, расстегнул замочек. Никаких охранительных заклинаний юноша не произносил. Во-первых не было времени, а во-вторых что-то ему подсказывало, что если этот артефакт защищает магия Безымянных, то охранительные заклинания его не спасут.
Никакой магии не было. Цепочка змеей соскользнула с загорелого запястья, и неожиданно тяжелый кинжальчик лег на его ладонь. Мураки снова замкнул замочек, теперь уже на своей руке, и снова поразился его тяжести. Нож Неназванных буквально оттягивал ему руку, к тому же Мураки ощущал отчетливую пульсацию - будто на запястье у него было живое существо.
Внезапно в глазах у юноши все потемнело и поплыло. Сказать, что он потерял сознание было нельзя, так как он продолжал двигаться и даже соображать - иначе вряд ли ему удалось бы выбраться из лабиринта, но его память и сознание уже не имели к происходящему никакого отношения.
Полностью в себя он пришел уже, когда был в лодке. Стихийные заклинания гнали ее вперед со страшной скорость, но Мураки не помнил, что произносил их. Стражи не обратили никакого внимания на уплывающего человека, наверное, магия Ножа охраняла его, но Мураки ее не чувствовал.
Небо над ним было низким и серым, но воздух очень холодный. Поздняя осень неизбежно перешла в суровую северную зиму, для Мураки, выросшего в Киото, не совсем обычную, но уже привычную - слишком долго он прожил на острове Девятого Магистрата.
Третья Охранная Полоса осталась позади - Стражей можно было не опасаться. Мураки, заледеневшими губами прошептал несколько слов, и лодка остановилась. На юношу волнами накатывала дурнота. Он скинул остатки одежды, завернул в них левый швартовый крюк и кинул в воду. На ощупь ткань была неприятной - будто трогаешь мертвую кожу.
Ветер колол кожу морозными иголками. Дурнота не проходила, голова кружилась, во рту металлический привкус. Мир то уплывал, то снова приплывал в фокус. «Только бы не потерять сознание…» - прошептал он вслух… кажется… Способ оставался только один. Мураки сжал зубы и не раздумывая прыгнул в морскую воду. Море было ледяным - температура не выше 5 градусов. От холода все мышцы мгновенно скрутило судорогой, и Мураки, будто разом разучившись плавать, окунулся с головой и чуть было не пошел камнем на дно. Однако успел ухватиться сведенными пальцами за борт лодки, и вынырнул, с трудом хватая воздух.
Он выбрался из воды. Теперь его не просто трясло, а колотило, но от холода дурнота улеглась, и мысли снова стали ясными.
Трясущимися руками он натянул на себя теплую одежду. И, стараясь отдышаться и не стучать зубами, сел на скамью, завернувшись в плед.
Болели ребра и выкрученные запястья, на которых багровели полосы от веревок, голова была тяжелой, и непроходящая тупая боль все еще преследовала его, наводя на неприятные мысли, все тело было в синяках, кровоподтеках и рубцах. Лицо разбито. И кровь Поглощенной тоже все еще была на нем - никакой выдержки не хватило, чтобы толком смыть ее в ледяной воде.
Но разбитые губы сложились в победную усмешку. Он выиграл. Так или иначе, но в этой игре победа осталась за ним.
На его запястье блестел Нож Неназванных